Лея Осадчая

Мои дедушка и бабушка по матери носили фамилию Поляк. До революции дедушка был директором киевской еврейской гимназии (затем в этом здании открыли школу № 19) и, по словам моей матери, с бедных гимназистов не брал плату. Бабушка имела свою картонажную фабрику. Все братья и сестры моей матери закончили гимназию.

Наша семья Осадчих жила на Подоле на улице Братской, 9, а после голодомора 1933 года переехала на улицу Сагайдачного в дом № 89. Родители мои работали портными. Отец был хорошим специалистом по костюмам, все его уважали, часто премировали, он имел стахановскую красную книжку. Отца знала вся речная флотилия. Он многих обшивал.

Из Киева выехать мы не успели. Помню, когда город заняли немцы, многие люди боялись выходить на улицу. Жили в предчувствии чего-то страшного...
28 сентября на каждом углу был вывешен приказ: явиться всем евреям на улицу Мельникова. Еще не знали, что оттуда дорога в страшный Бабий Яр. Я тогда была в селе Дымерского района, с подругой Марией Филиппенко меняли вещи на продукты. Уже тогда моя жизнь находилась под угрозой: когда мы с Марией шли через лес, нас остановил полицай и потребовал документы,но подружка не растерялась, сунула мне свою метрику и сказала, что свою забыла дома, а я показала метрику Марии и полицай нас отпустил.

Вернулись в Киев. Невыносимо было видеть, как горел Крещатик, как военнопленных гнали в Дарницу, как евреи шли в свой последний путь...

Что скрывать, многие злорадствовали, говорили, что давно надо было убрать всех евреев, выдавали немцам тех, кого знали. Наша семья была в шоковом состоянии: дворники и соседи могли нас выдать в любую минуту. В нашем доме поселился предатель, который именовал себя «пан Березовский». 18 февраля 1942 года приехала черная машина и всю мою семью арестовали. Это видели моя подруга Мария Филиппенко и ее сестра Тамара. Я в это время работала на станции Жуляны, грузила на вагонетки песок за буханку хлеба в неделю. Когда немцы ввели карточную систему на хлеб, мои родители его не получа¬ли, так как надо было предъявить документы... После ареста моей семьи ко мне прибежала Мария и сообщила, что родители арестованы и чтобы я домой не ходила, так как полицаи сделали засаду... В общежитии в Жулянах я жила недолго, дети дворника искали меня по всему Киеву, на Подоле висела моя фотография. Подруга тай-ком ее сняла. Дети дворника выследили меня. Но и среди немцев были порядочные люди. Надсмотрщик-немец заметил «усердие» детей дворника и сказал мне: «Девочка, уходи, пока тебя не арестовали». И с февраля по 14 мая я вела жизнь загнанной волчицы — днем скрывалась в лесу, а вечером просилась на ночлег на хуторе или в селе.

Позже узнала о трагической участи моей семьи. В Бабьем Яру погибли мои родители и три сестры — четырнадцати, трех лет и семи месяцев. Там же погибли бабушка, два дяди с семьями и тетя. Так я осталась круглой сиротой, но не знала еще, что меня подстерегает новая беда. Когда я вышла из леса на дорогу, меня схватили немцы, бросили в машину и привезли на вокзал для отправки в Германию вместе с другими подростками. Привезли в Варшаву, оттуда — в лагерь Освенцим. По дороге я сбежала из колонны, но в Польше мне негде было скрыться. На границе я была арестована и отправлена в Магдебург, а оттуда в Бург. Более крепких сельских юношей и девушек забирали хозяева, а нас 15 несчастных оставили в лагере. Работали на военном заводе. Я была истощена, каждый день падала в обморок, меня обливали водой... Всего не расскажешь... Скажу только, что от расстрела меня спасли французские патриоты. Они позаботились, чтобы меня перевели в итальянский лагерь, где было меньше русских и условия жизни лучше. 6 мая 1945 года нас освободила Красная Армия.

Когда я вернулась в родной Киев, оказалось, что наша квартира занята и ограблена. «Пан Березовский» хорошо поживился, он грабил многие еврейские квартиры. Это мне рассказали Мария Филиппенко и ее сестра Тамара, которые все видели. Неоднократно обращалась я к прокурору, но безрезультатно. Так и по сей день без кварти¬ры, а «пан Березовский» с семьей обосновался в захваченной в войну квартире на улице Хоревой возле Житнего рынка. Я жила в общежитии, работала в типографии, потом из общежития выселили. Скиталась по вокзалам, осенью 1947 года выехала в Закарпатье.

Живу в комнате площадью 13 квадратных метров, нас пять человек, внук — инвалид с детства. На полу спим. Писала в разные организации, в том числе и в Верховный Совет. Для меня война еще не кончилась.