Татьяна Болдырева (Проталинская)

ТАНЯ ИЗ НАШЕГО ДОМА

Жили мы возле Кабельного завода на Лукьяновке, в Федоровском переулке кв.4, в коммунальной квартире.

22 июня объявили, что началась война. Папу 24 июня проводили на фронт. Соседа Кушнировича Изю тоже проводили на войну. Сему, 17 лет, забрали в молодежный отряд, а их мама, еще с кем-то из членов семьи, уехала в эвакуацию. Осталась Таня Кушнирович с трехмесячной дочкой Нелочкой. Наша семья состояла из мамы, бабушки — папиной мамы, меня и сестрички Кати. Таня с Нелочкой, оставшись одни, были под опекой моей мамы и бабуси. Я очень любила маленьких деток, играла с Нелочкой. Ходили в пассаж с Таней и малышкой, в очередь за патокой, из которой бабуся сварила варенье из райских Яблочек. Мы с радостью таскали их за хвостики из вазочки и пили чай.

19 сентября в Киев вошли немцы. Взорвался и горел Крещатик. Пепел и обгоревшие бумаги, гонимые ветром, долетали в наш двор. На заборах появились плакат», обязывающие евреев Киева, собраться возле Лукьяновского кладбища с вещами и драгоценностями для отправки в Палестину. Таня мало была похожа на еврейку. Мама стала уговаривать ее поехать с ребенком в Житомир к маминой сестре, объяснив там, что документы сгорели на Крещатике, где она якобы жила. Но Таня была неумолима: «Что ты, Лидочка, какой Житомир, нас же увезут в Палестину».

Мама и Таня собирали вещи потеплее. Бабуся пекла в дорогу коржики. Драгоценностей ни у нас, ни у нее не было. У бабуси были маленькие карманные часики, подаренные ей еще в молодости. Они уже не шли, но были в золотом корпусе. Бабуся отдала их Тане, надеясь, что она может в тяжелую минуту их продать. Мама зашила часики Тане в бюстгальтер.

Все соседи нашего двора провожали ее, а мама пошла до самого места сбора чего не подозревая. Таня в этот день оставила нам на память свою фотографию.
Домой мама вернулась бледная, вся дрожа, и рассказала, что чудом выбралась из оцепления полицаев и немцев с овчарками.

Стало понятно, что там все не так, как писалось в призывных плакатах. Прои наверно, месяц. Поздно вечером, постучал к нам Изя — муж Тани. Он находился в обороне Киева, попал в окружение и чудом добрался к нам. Люди в селах помогли сменить военную форму на гражданскую. Был он сильно заросший и весь во вшах. Мама и сосед дядя Костя стали его обрабатывать. Мама нашла папино теплое белье дядя Костя верхнюю одежду. Его грязный наряд сожгли в печке. Дядя Костя его стриг, побрил, чем могли накормили и отправили ночевать в наш сарай. Его просили уходить в села, где легче было сохраниться. Мы находились недалеко от Лукьяновского кладбища, где немцами все прочесывалось.

Ночью он курил, огонек просвечивался сквозь щели сарая. Напротив сарая в подвальном помещении нашего дома, жил осведомитель Ребро. Мама и дядя Костя боялись, чтобы он не донес на нас. Собрав сухарей и рано утром, еще было темно, ма¬ма и дядя Костя проводили Изю в путь. Возле нашего дома был овраг, переходивший через улицу Баггоутовскую в Кмитов Яр. Зная о судьбе своей семьи, Изя больше не приезжал. Как сложилась его судьба, жив ли он остался — не знаем.
Прошло пару дней, явились немцы: «Юда есть?» Шныряли по квартире, заглядывали в шкаф, под кровать. Мама и бабуся думали: вот и конец. Оказалось, что немцы прочесывали все квартиры. Сейчас уже нет ни мамочки, ни бабуси, ни дяди Кости и его семьи.

Я поняла, что могу мои воспоминания и фотографию передать фонду «Память Бабьего Яра». Если кто-то разыскивает своих родных, то в первую очередь, естественно, обращаются к вам.

 Танина фамилия Кушнирович — девичья. Как по мужу — не знаю.